Премия Рунета-2020
Россия
Москва
+2°
Boom metrics
Звезды19 сентября 2014 22:00

Как Софи Лорен проверяли на беременность с помощью лягушонка

С разрешения издательства «Слово» мы публикуем отрывок из книги Софи Лорен «Вчера, сегодня, завтра. Моя жизнь» [фото, видео]
.
Софи Лорен 20 сентября исполняется 80 лет.

Софи Лорен 20 сентября исполняется 80 лет.

Фото: GLOBAL LOOK PRESS

Итальянское и русское издание готовились одновременно, в России книга вышла всего через несколько дней после того, как в начале сентября появилась на прилавках в Италии. В этих главах Лорен рассказывает о своих отношениях с партнером Марчелло Мастроянни (вместе они сделали 12 фильмов) и о том, какими мрачными оказались съемки их самой знаменитой совместной картины, комедии «Вчера, сегодня, завтра».

МАРЧЕЛЛО

Марчелло, Марчелло... Бег к солнцу был бы не таким ярким и приятным, если бы не Марчелло. Его нежный взгляд, добрая улыбка всегда сопровождали меня, вселяя уверенность, радость и кучу других эмоций. На самом деле двенадцать совместных фильмов оставляют свой след. В первом фильме мне было двадцать лет, а ему тридцать. В последнем — ему семьдесят, мне шестьдесят. А между этим долгая дружба, наполненная теплом и нежностью, которая на съемочной площадке умела вспыхивать страстью.

Фото: GLOBAL LOOK PRESS

Алхимия наших чувств ни разу нас не подвела. Наш союз — то сексуальный, веселый, то меланхоличный, ироничный, но всегда полный глубоких человеческих чувств — был настолько непредсказуем, что многие задумывались, а нет ли чего между нами. Мы же всегда улыбались и пожимали плечами: «Вообще ничего. Это чудеса кино и жизни».

Марчелло это подтвердил, в том числе и публично, ответив в шутку Энцо Бьяджи: «Женщина, с которой у меня были самые долгие отношения, это София... Наша история длится с 1954 года...» А затем уже серьезнее: «Мне нравится, что София не просто великолепная актриса, но и настоящая личность. Между нами ничего не было. Глубокие чувства: сказать “дружеские” будет слишком банально, потому что это нечто иное».

Я очень хорошо ладила с его мамой: синьора Ида часто приглашала меня к себе на обед, она знала, как я ценю хорошую кухню. «Софи, завтра я приготовлю тебе кролика по-охотничьи, придешь?» Это была женщина со здравым умом, гордившаяся своим сыном, но не витающая в облаках. Она родилась в бедности и не собиралась прикидываться той, кем не была на самом деле. Она так всю жизнь и прожила в своей двухкомнатной квартире. И была счастлива, когда Марчелло вручили правительственную награду, она вставила диплом и фото Альдо Моро с посвящением в рамочку и показывала всем соседям.

Она переживала из-за внебрачных связей сына, никак не могла этого понять. И наоборот, одобряла тесную дружбу, строящуюся на глубоких чувствах и честности.

Мне всегда казалось, что она очень рассчитывала на наши с ним отношения, это ей придавало уверенности. Если в кино она видела его с другой партнершей, то встревоженная тут же звонила ему: «Марчелло, что ты наделал? Ты поссорился с Софией?»

Я и сейчас не могу сказать, в чем заключалась загадка нашего успеха. Знаю одно, мы получали колоссальное удовольствие, и думаю, что это проявлялось и в наших фильмах. После того как нас благословил Блазетти в 1954 году, мы попали в руки Де Сики *, который понял нас, как никто другой, и умел получать удовольствие вместе с нами. Это он указал нам путь и ключ к нашей кинематографической любви. Когда эстафетная палочка перешла к Дино Ризи, Джорджо Капитани, а затем к Этторе Сколе и Лине Вертмюллер, а в итоге и к Роберту Олтмену в фильме «Прет-а-порте», мы уже были стреляные воробьи, мы досконально знали друг друга: чтобы играть роли, нам нужно было просто оставаться самими собой. Нам не нужны были репетиции, мы двигались в унисон. У нас выходило все настолько легко, словно у двоих друзей, отправляющихся весной на пикник. «Софи, что скажешь, поехали?»

Если хорошенько подумать, то, наверное, наш секрет заключался именно в той естественности, которая отражала каждодневную жизнь, надежды и недостатки обычных людей, то обедневшую, мелкобуржуазную Италию, то снобистскую и высокопоставленную, в которой публика могла узнать себя. В то же время мы обращались к широкой гамме человеческих чувств, свойственных абсолютно всем, которая была обращена ко всему миру, неся за собой тот особый «Italian way of life» — «Итальянский стиль жизни», который благодаря своей ироничности преодолевал любые национальные границы.

Нас отличала сдержанность и оптимизм. И, наверное, самое главное — жизнерадостность и осознание нашего счастья.

«Я верю в друзей, в природу, в хорошую еду, в работу», — говорил Марчелло с удивительной искренностью. Работа спасала его от лени: когда он не снимался, он ощущал себя «флагом без древка». Я же никогда не сижу на месте и всегда очень тщательно готовлюсь к каждому шагу, я строю свою жизнь, словно киноленту, а он, в отличие от меня, безалаберный.

«Я знаю, что кто-то должен подливать мне масло в огонь, — как-то признался он писательнице Ориане Фаллачи. — Этот огонь тут же погаснет, если вовремя не влить в него масла».

Его считали поверхностным, но мало кто на его месте с такой же легкостью подвергался обсуждению. Да, это правда, что он плевать на все хотел, им легко было управлять. Кто-то говорил, что благодаря этой его рассеянности он остался ребенком, убаюканным собственной наивностью. Если для меня играть роль — значит обнажать мои самые глубокие чувства, то для него — способ спрятаться за чувствами других людей. Короче говоря, игра, погоня за тем, чтобы тайком поживиться чем-нибудь, да так, чтобы никто не заметил.

Мы оба верили в добродетель, не переносили сплетен и никогда не лезли в чужую жизнь. Его душевная тонкость отражалась в каждом его жесте, в каждом слове. Наверное, поэтому ярлык «latin lover» — «дамский угодник» всегда так его раздражал. «У некоторых любовных историй побольше моего», — говорил он, чтобы защититься от банальностей и предрассудков.

И у него начало карьеры было непростым. Марчелло родился в 1924 году в Фонтана-Лири, неподалеку от Фрозиноне, и совсем маленьким переехал вместе с семьей в Рим, в район Сан-Джованни. Войну он пережил как приключение: чтобы не отправляться воевать, он решил принять участие в конкурсе дизайнеров, объявленном одной крупной немецкой строительной компанией Тодта, которая занималась возведением мостов и строительством дорог для вермахта. Сначала он отправился во Флоренцию, в Военный географический институт, затем в Доббиако, откуда, подделав увольнительную, сбежал и находился в Венеции в тылу еще год, пока не пришли союзники. Тогда он вернулся в Рим с огромным мешком фасоли на всю семью, но обнаружил, что его уже опередил младший брат Руджеро, которому было суждено стать великолепным монтажником — он работал в отеле «Эксельсиор» и каждый вечер приносил домой щедрые объедки.

Фото: GLOBAL LOOK PRESS

В доме Мастроянни, как и в доме Виллани, с трудом сводили концы с концами, с трудом дотягивали до конца месяца. Такой была наша жизнь, такой была Италия в те времена, наверное, еще и поэтому мы так привязались друг к другу. До двадцати семи лет Марчелло спал на одной кровати с матерью, потому что не хватало места, брат спал в другой ча- сти комнаты, на полу, а отец, плотник, в коридоре.

С окончанием войны появилась надежда, а прямо напротив спорт-бара — танцплощадка, где танцевали буги-вуги. Марчелло без памяти влюбился в Сильвану Мангано, ко- торая жила в том же квартале, что и он, но спустя год она пробилась в кино и обручилась с Де Лаурентисом. Это была всего лишь детская любовь, но он ужасно страдал и отправился на съемочную площадку, где снимали «Горький рис», продираясь сквозь толпу работниц рисовых полей. А она делала вид, что не замечает его.

Будучи опытным строителем, Марчелло мечтал стать архитектором, но времена наступили не из легких, нужно было уметь вертеться. Он нашел место бухгалтера в одной из киностудий, но спустя два года был уволен, и стал перебиваться то в театре, то на студии «Чинечитта». К тому вре- мени он уже играл в Университетском театральном центре, где его заметил Лукино Висконти. Начало пути было непростым, граф мог его и унизить: «Иди в водители трамваев, ты похож на гориллу», — сказал он ему на пробах «Ореста» по пьесе Альфьери, но очень многому научил его. Марчелло так никогда и не осмелился обратиться к нему на «ты», как и впоследствии не перешел на «ты» и с Де Сикой, несмотря на очень близкие отношения.

Как-то вечером во время съемок «Брака по-итальянски» Витторио набросился на него: «Вчера вечером я из-за тебя потерял пять миллионов».

«Из-за меня?»

«Я тебя искал, но тебя нигде не было. Если бы нашел, то вместо казино мы могли бы пойти поесть пиццу...»

«Команданте, позвольте: ну почему все деньги вы спускаете на этом зеленом столе?»

Фото: GLOBAL LOOK PRESS

А вот в Феллини он сразу нашел родственную душу. Как он любил говорить, подшучивая над Маэстро, их дружба была невероятно искренняя, основывалась на полном взаимном недоверии. Они развлекались, играя в маменькиных сынков *, лгали, просто из любви к искусству, они были больше чем братья. Они вместе шли по жизни, создавая шедевры нашего кино. Достаточно вспомнить «Сладкую жизнь», «Восемь с половиной», «Джинджер и Фред».

Марчелло был постоянен в своих чувствах и никогда не бросал людей, которых любил. Его брак с Флорой Карабеллой продлился до самой его смерти. У него случались любовные истории на стороне, но он никогда не хотел с ней развестись. Она была его женой. Даже роман с Катрин Денёв и passion fou – безумная страсть – к Фэй Данауэй не подтолкнули его к такому решению, слишком безрассудному, по его мнению, которое принесло бы только боль. Флора все знала, она любила его, терпела все его интрижки. Он был добрым и любящим отцом для Барбары и Кьяры, которые, чуть что, сравнивали его с их утраченными возлюбленными.

Первое, что мне приходит в голову, когда я думаю о Марчелло, это его добродушие. В большинстве историй, в которых мы снимались, он всегда был настоящий молодец, а я агрессивная, ершистая и буйная. После отыгранной сцены, где я набрасывалась на него, я говорила:

«Прости, Марчелло, я не хотела. На этот раз я явно переборщила...»

А он, как настоящий актер, и не просто как хороший человек, никогда не принимал ничего близко к сердцу.

«Ты ведьма, Софи, иди сюда, я тебя обниму. И поцелую».

В итоге это ему всегда приходилось успокаивать меня из-за моих угрызений совести. А я, чтобы отблагодарить его, готовила ему фасоль со шкварками.

Фото: GLOBAL LOOK PRESS

Наша дружба не нуждалась в словах. Мы понимали друг друга с первого взгляда, с первого жеста, мы по очереди подбадривали друг друга. Мы никогда не ругались, никогда не жаловались друг на друга, не требовали чего-то такого, чего другой не хотел бы делать. Изредка, дабы разрядить напряжение после какой-нибудь трудной сцены, могли подколоть друг друга, сказать: «А мне не нравится, как у тебя это вышло...»

Но глаза улыбались, и становилось сразу понятно, что это всего лишь шутка.

ВЧЕРА И СЕГОДНЯ

«Витторио, я никогда не была на стриптизе, я даже понятия не имею, как это делается».

«Софи, не волнуйся, я пригласил учителя».

После очередной весны, проведенной то в Испании, то в «Чинечитта» на съемках «Падения Римской империи» с Алеком Гиннессом и Омаром Шарифом, во время которых я ненадолго отлучалась в Голливуд, чтобы вручить «Оскар» Грегори Пеку, я опять оказалась на съемочной площадке вместе с Витторио в еще лучшей форме, чем раньше, и он снова велел мне подняться над сложностями. Это был июль 1963 года, рядом с нами был Марчелло, и опять возродилось наше волшебное трио.

Я сопротивлялась, но Витторио не сдавался.

«Вот увидишь, Софи, мы состряпаем такую сексуальную сцену, что сотрем нашего Марчеллино в порошок!»

Я в растерянности смотрела на него, но где-то в глубине души уже предвкушала веселье.

«Вчера, сегодня, завтра» — это фильм, состоящий из отдельных новелл, как и «Боккаччо-70». Главные герои по-прежнему Мастроянни и я, хотя история разворачивается в разных городах и при других обстоятельствах. Снимать мы начали с конца и продвигались к началу, переезжая с одного места на другое, колеся по всей Италии.

Мара — женщина по вызову, живет на площади Навона, и у нее золотое сердце. С ее террасы открывается вид на крыши Рима, а по соседству находится балкон молодого семинариста, который потерял от нее голову и бежит из дому, дабы вкусить прелести жизни. Бабушка юноши в отчаянии, она обвиняет Мару в совращении молодого человека, но вскоре обе женщины мирятся и даже становятся лучшими подружками. В итоге Мара на неделю приостанавливает свою деятельность, дает обет целомудрия, чтобы юноша вернулся домой. Но своему самому пылкому клиенту она все же дарит стриптиз, который войдет в историю.

Учителя, что нашел Де Сика, звали Жак Рюе, он приехал прямо из кабаре «Crazy Horse». После нескольких «теоретических» занятий, во время которых он меня просветил в области жестов, ритма, движений, я была готова танцевать свой собственный стриптиз.

На самом деле перед съемками этой сцены я не спала целую неделю. Видимо, я ужасно нервничала в то утро, раз выставила Де Сике требование, которое было совсем мне не свойственно: «Витторио, прошу тебя, пусть все уйдут с площадки».

Мы остались одни в присутствии оператора. Марчелло лежал на кровати, в одежде, готовый насладиться зрелищем. «Давай, Софи, покажи себя!» — шептал он мне, улыбаясь и подбадривая. Его нежное ко мне отношение и вместе с тем полное любопытства дало мне карты в руки. И вот, пока я раздеваюсь под звуки «Abat-Jour», он, свернувшись ка- лачиком, подпирая руками подбородок, смотрит на меня, словно голодный ребенок, и вытирает лоб носовым платком. Я снимаю подвязку, он начинает улюлюкать, словно койот, и нам становится до того смешно, что мы выдаем максимум того, на что способны. Это очередная находка Витторио, гениальность его решений в итоге принесет ему «Оскар» за лучший иностранный фильм в 1965 году.

Фото: GLOBAL LOOK PRESS

Я понимаю, что рискую показаться занудой, если опять повторю, что мы с Марчелло никогда бы не справились без него. Но так оно и есть. Еще и потому, что мы оказались неподготовлены к откровенным сексуальным сценам.

«Я помню, как в старых фильмах, — снова и снова рассказывал Марчелло Бьяджи, — когда еще играла, скажем, Марлен Дитрих: мы уходили за ширму и видели только корсет. Я уже сам додумывал, буравил взглядом эту загородку и представлял ее себе обнаженной». В нашем случае такой ширмой была ирония Де Сики, этот его стиль ничто не воспринимать всерьез, его добрая улыбка любящего человека. Я это поняла только потом, но это была одна из самых веселых сцен, которые мне когда-либо довелось играть. Думаю, она выстреливает до сих пор, несмотря на то, что времена и нравы уже изменились.

Меня невероятно рассмешил комментарий Омара Шарифа, с которым мы не так давно познакомились. «Для меня в этом стриптизе не было ничего удивительного. София, я столько раз видел тебя во сне полуобнаженной, что мне показалось, что я снова вижу ту же самую сцену!»

На съемки новеллы «Аделина», по сценарию Эдуардо Де Филиппо по мотивам реальной истории Кончетты Муккарди, мы отправились в Неаполь. Кончетта, промышляющая контрабандой сигарет, прознала, что беременных женщин не сажают в тюрьму. Поэтому она произвела на свет девятнадцать детей, которых, к счастью, в фильме, сократили до семи. В киноверсии их оказалось недостаточно, чтобы избежать ареста, но в любом случае их очень много, и они повсюду: на руках, под кроватью, за пределами тюрьмы, в ожидании, когда ее освободят.

Самая комичная роль досталась Кармине, замученному отцу, который больше не в состоянии исполнять супружеский долг. Самая феноменальная сцена — это когда мы идем к врачу узнать, как нам теперь быть.

Фото: GLOBAL LOOK PRESS

«Вы не хотите больше детей...»

«Совсем наоборот, доктор, неужели не понятно? У него ничего не получается!»

«Усталую лошадь, — напутствует нас доктор, — не погоняют, ее отводят на конюшню и дают отдохнуть...»

Судьба распорядилась так, что именно во время этих съемок в Неаполе я начала чувствовать какое-то недомогание. Через пару дней, наверное, заразившись от Аделины, я стала подозревать, что беременна. И пошла к местному доктору; он велел мне сдать анализы и постановил, что они отрицательные. Но самочувствие не улучшалось, поэтому из Рима прибыл уже другой светило с темным кожаным чемоданчиком. Когда он его раскрыл, я подпрыгнула от ужаса. Оттуда выглядывал маленький зеленый лягушонок и испуганно смотрел на меня.

«А это еще зачем?»

Доктор и бровью не повел и ввел ему мою мочу.

«Если он умрет, это означает, что вы в интересном положении...»

Через некоторое время лягушонок начал дергаться, словно его шарахнули по голове. Но он не умер. Я попрощалась с доктором и пошла прогуляться в порт Мерджеллину, освободив наше бедное подопытное создание и запустив его в пруд.

«Жаль, — подумала я, — пусть на мгновение, но я даже поверила».

Фото: GLOBAL LOOK PRESS

Вопреки всем ожиданиям, незадолго до окончания съемок все же мое интересное положение подтвердилось. Я была безумно счастлива, как никогда прежде. Мне исполнилось двадцать девять лет, по тем временам немало, и мое желание стать матерью уже превратилось в навязчивую идею. Я очень любила детей, и мысль, что у меня будет мой собственный ребенок, давала мне ощущение полной удовлетворенности, которое я столько времени искала.

«София — прирожденная мама», — говорил Витторио, который испытывал к детям особую нежность и сделал их главными героями многих своих фильмов. Да и я познакомилась с многими детишками на съемочной площадке, а с некоторыми продолжала еще долгое время общаться. Девочка, игравшая в фильме «Плавучий дом», даже написала мне несколько лет назад, чтобы сообщить, что стала бабушкой!

Я уже была отчаявшейся матерью в «Женщине с реки», мамой, переживающей трагедию, в «Черной орхидее», сумасшедшей мамочкой двух близнецов Сида Кампеадора, естественно, не говоря уже о Чезире в «Чочаре», которая воплощала в себе типичную средиземноморскую маму, способную на все.

В «Неаполитанском заливе», съемки которого проходили в 1959 году, я предстала в образе веселой и бесшабашной тети, да и вскоре после этого я и в жизни стала тетей, 30 декабря 1962 года, спустя ровно девять месяцев после свадьбы с Романо Муссолини Мария произвела на свет Алессандру. Малышка родилась недоношенной, и за свои первые дни жизни заставила нас немало понервничать. Мы ее покрестили 12 января, я была в роли крестной — счастливой и ужасно гордой.

Сейчас уже кажется невероятным, но даже такое радостное и чистое событие тоже можно было облить грязью *. Как же так, такая грешница, как я, не могла быть допущена к подобному религиозному обряду. Да, наши с Карло отношения так и не были узаконены, и это невероятно раздражало всех «борцов за справедливость». Но нас не очень трогали эти сплетни: Алессандра, жутко напугав нас сразу после своего рождения, росла сильной и здоровой девочкой на радость всем. Теперь наступил мой черед, и я не могла дождаться, когда уже смогу посмотреть в глазки моему ребенку.

Но этого не случилось. Последующие дни были одними из самых печальных и мрачных во всей моей жизни. Я продолжала работать, но чувствовала, что что-то не так. В Риме я пришла на консультацию к другому гинекологу, который меня успокоил: «Отдохните несколько дней, вам лучше передвигаться не на автомобиле, а на поезде, но не беспокойтесь, все в порядке».

Мы отправились в Милан на съемки последнего эпизода фильма по одному из рассказов Моравиа. Проблема в том, что новелла под названием «Анна» почти полностью снималась в постановочном автомобиле, который монтировался на гидравлический рукав, чтобы было проще имитировать, как машина подскакивает и трясется. В миллион раз хуже, чем на обычном автомобиле.

И в первую же ночь в Милане я почувствовала ужасную боль. Врач, которого пригласили ко мне в гостиницу, пытался заверить, что все хорошо, но спустя несколько часов я почувствовала такую боль, что помчалась в больницу. Мы не стали вызывать скорую, чтобы не привлекать внимание, но пока я спускалась в лифте, я чуть не упала в обморок. Меня внимательно осмотрели, но та скорость, с какой врачи суетились, не оставляла ни малейшей надежды на лучшее. Мне было страшно, я с ужасом представляла себе трагедию, которая должна была на меня вот-вот обрушиться, отнять заветную мечту, которую я только начала лелеять. Я чувствовала себя такой беззащитной, я задавала вопросы, но никто не мог мне ответить.

«Успокойтесь, синьора, сейчас посмотрим, постараемся понять. Не волнуйтесь, вот увидите, скоро станет лучше». Миллион бессмысленных слов, я была совсем одна в этом клубке отчаяния. У меня до сих пор перед глазами та сцена, как я лежу на кушетке, а вокруг белые стены, неоновая лампа, запах дезинфицирующих средств, который проникает сквозь кожу и вонзается в сердце.

Самое болезненное воспоминание той ночи — это пренебрежительный взгляд монашек, которые словно обвиняли меня в происходящем *. Безжалостный, бесчувственный, циничный взгляд. Незаслуженное унижение, продиктованное предрассудками и невежеством людей, претендующих на истину в последней инстанции, но они ничего не знают о той женщине, которая находится перед ними, о ее желаниях, ее страхах.

После выскабливания я тут же вернулась к работе. Я не хотела заставлять труппу ждать меня, к тому же — это было единственное, что я могла делать. Ужасное мучение. Я чувствовала себя совершенно опустошенной, словно мир потух навсегда. Сколько бы я ни старалась, я не видела ничего впереди, ничего, что могло бы меня утешить. Карло был рядом, сестра тут же примчалась из Рима, чтобы побыть со мной, ничего не помогало, я ощущала себя катастрофически одинокой, как никогда раньше. Что такое звездная карьера по сравнению с тем счастьем, что испытывают новоиспеченные мамочки, которых мне довелось встретить в клинике; как они готовились кормить своих только что родившихся деток.

В то утро, когда я вернулась на съемочную площадку, я сидела в машине, забившись в самый угол, и из окошка смотрела на серый Милан, которому до меня и дела не было. Ко мне подошел Марчелло, такой деликатный, такой ласковый.

«Что случилось? Ты ждешь ребенка?»

«Уже нет».

«Мне жаль». Он удалился, не проронив больше ни слова, тихо и деликатно. Мы больше никогда к этому не возвращались, но я знала, что он рядом, что он меня любит. И тогда я поняла, что всегда могу на него положиться.

Фото: GLOBAL LOOK PRESS

ЗАВТРА

Вскоре я узнала — автомобиль с его тряской здесь совершенно ни при чем. Все дело было в гормонах. Но до того как я это поняла, жизнь припасла мне еще немало боли.

Второго ребенка я потеряла спустя четыре года после тех событий, когда шли съемки чудесной сказки «Жила-была» Франческо Рози с Омаром Шарифом в главной роли. Опыт делает свое дело, и во второй раз я была уже более подготовленной, хотя в любом случае это такое горе, которое трудно пережить. Просто я уже лучше знала свой организм, лучше понимала его сигналы.

При первых признаках беременности, хотя до окончания съемок оставалось всего три дня, я позвонила Карло, одновременно счастливая и обеспокоенная:

«Карло, я беременна... Но на этот раз надо быть осторожнее, я не могу рисковать».

Мне показалось, что он разволновался еще больше, чем я, он бы не вынес еще раз видеть мои страдания, как в прошлый раз. Он привык контролировать всё в своей жизни, а тут мы оказывались на незнакомой территории, без каких-либо четких правил. Он притворился невозмутимым и велел мне ни о чем не беспокоиться: «Конечно, София. Я все улажу. Фильм мы закончим потом».

Я покинула съемочную площадку и сама приковала себя к постели. Я не делала ничего. Не читала, не смотрела телевизор, мало говорила, чтобы не беспокоить ребенка. Я даже не прикасалась к своему животу, чтобы не дай бог не травмировать малыша. Но внутренний голос подсказывал мне, что все повторяется.

Мой гинеколог, считавшийся лучшим в своей области, мне не помог. Скорее наоборот. Когда я снова почувствовала такую же боль, которая, к сожалению, была мне уже знакома, я находилась дома — какое-то время назад мы как раз переехали на великолепную виллу в Марино, на римских холмах, — Карло уехал в Лондон по работе, а со мной был мой дорогой друг Базилио. С тех пор как мы с ним познакомились на съемках «Женщины с реки», мы никогда не расставались, он был мне как брат, его дружеское плечо придавало мне уверенности даже в момент неминуемой трагедии. Мне помогала также моя ассистентка Инес. Своим шестым чувством она уже все предугадала, да и я, наверное, тоже, но мы ничего друг другу не говорили.

Базилио вызвал врача.

«Приезжайте немедленно, я вас прошу... Я вам повторяю, у синьоры схватки, она ужасно бледная, в предобморочном состоянии».

Великий светило и пальцем не пошевелил, он лишь спесиво заявил с высоты своего авторитета: «Ну а вы что хотели, дайте ей ромашкового чая, поговорим завтра». Он считал себя богом, никогда не сомневался в себе, его страсть распространялась совсем на другое. Он был помешан на гоночных машинах, ездил в шлеме гонщиков и походил на смешного свежеиспеченного Нуволари *.

Несмотря на его равнодушный ответ, мы помчались в больницу и нашли его, когда он уже выходил к коктейлю. «Это всего лишь временное недомогание», — заключил он, закрывая за собой дверь, с развевающимся халатом поверх кашемирового свитера. «Сейчас она спит, я дал ей хорошее успокоительное, а завтра посмотрим».

Но схватки только усиливались, словно это были самые настоящие роды, я вся пожелтела, как лимон. Мама, которая тут же приехала к нам, набросилась на него, как кошка: «Да вы разве не видите, как она выглядит? Она же сейчас потеряет ребенка!» Но ничего не поделаешь. Его коктейль не мог ждать.

Когда в четыре часа утра боль неожиданно прекратилась, я поняла, что все кончено. Ему позвонила Инес и поставила перед фактом. Он приехал с невозмутимым видом около шести и заявил, мягко выражаясь, trenchant — хамовато: «Синьора, у вас, безусловно, красивые бедра, вы красивейшая женщина, но у вас никогда не будет детей».

После этих его слов я почувствовала себя никчемной, неспособной, абсолютно ни к чему не пригодной — они лишали меня всякой надежды. Какая уж тут сказка. Моя жизнь приобрела печальный оборот без какого-либо будущего. И в добавок ко всему газеты не упустили возможности раструбить на всех углах о нашем несчастье.

«Теперь я могу вернуться на съемочную площадку и закончить фильм», — сказала я Карло, как только вошла в свою комнату по прибытии из аэропорта. Я тщетно пыталась казаться веселой и вести себя как ни в чем не бывало. Его улыбка искривилась в жуткую гримасу, продемонстрировав всю его беспомощность. И только тогда я дала волю своим чувствам и разразилась рыданиями.

Нескончаемые месяцы отчаяния, ощущением провала пронизана каждая клеточка души, это как наводнение, которое поглощает всё: дома, улицы, города. Даже Карло, человек дела, солидный бизнесмен, бесстрашный, но даже он не устоял. И впал в депрессию: работал, говорил, улыбался — всё через силу.

К счастью, судьба после трудностей всегда готовит сюрприз, какой-нибудь порыв ветра, который изменит курс, предвестник решения проблем. Это случилось и с нами.

Жена Гоффредо Ломбардо, продюсера, автора моего сценического псевдонима, пережила подобную историю, но вышла на нужного человека. В первую очередь мужчину, а уж во вторую — врача. Звали его Юбер де Ваттвилль, у него была своя гинекологическая клиника при «L’Ospedal cantonale» в Женеве.

Высокий, невероятно худой мужчина, лет под шестьдесят, с орлиным носом и аристократическими манерами, в меру сдержанный. Сначала я была разочарована, я ожидала увидеть скорее гостеприимного папу, чем сухого профессионала. Но я ошибалась. Познакомившись с ним поближе, я увидела в нем одного из самых чутких и нежных мужчин, которых мне доводилось когда-либо встречать. У него самого детей не было, но он перенес всю свою нерастраченную отцовскую любовь на свою работу, и те дети, которым он помогал появиться на свет, были в чем-то и его детьми.

Внимательно изучив мой случай, он пришел к намного более оптимистичным выводом, чем я ожидала. «У вас все в порядке, вы абсолютно нормальная женщина. В следующий раз, когда вы забеременеете, нужно будет вас понаблюдать, чтобы в точности разобраться, как действовать. Вот увидите, на этот раз все будет в полном порядке».

Фото: GLOBAL LOOK PRESS

Когда в начале 1968 года я забеременела в третий раз, то сразу переехала в Женеву. Нашла гостиницу рядом с его кабинетом, легла на кровать и под его надежным присмотром стала терпеливо ждать, пока свершится чудо. Он обследовал меня со всех сторон, заставил сдать все анализы, какие только существуют, и в итоге с улыбкой сообщил: «Ваша проблема в том, что у вас нехватка эстрогенов, и это не дает плодному яйцу прикрепиться. Мы будем вводить их вам, и в декабре родится малыш, прямо как младенец Иисус!»

Это было одновременно и волнительные, и безмятежные месяцы ожидания, я их провела на восемнадцатом этаже отеля «Континенталь», месяцы вынужденного безделья, мне нужно было как-то отвлечься. И отвлечься мне удалось на кухне, которая напоминала мне о детстве, о семье, о жизни. Я начала готовить вместе с Инес, возрождая рецепты из прошлого, какие-то идеи, подхваченные в путешествиях по миру, советы шеф-поваров — крупных и не очень, с которыми мне довелось встречаться. Все это я очень прилежно записывала в свою тетрадочку, чтобы ничего из полученных знаний не упустить. Как-то раз Базилио, листая эту мою тетрадь, воскликнул: «Это же восхитительная поваренная книга! Почему бы нам ее не опубликовать?» Именно так и родились «Воспоминания и рецепты», опубликованные в 1971 году и снова вернувшиеся в книжные магазины в 2013 году. И любовь, и кухня сопровождали меня вплоть до долгожданного и наводящего страх дня родов.

Когда подошло время — мне было назначено кесарево сечение, во избежание последующих осложнений — де Ваттвилль приехал ко мне в гостиницу в пять утра, чтобы забрать тайком на машине. Он хотел уберечь меня от толп журналистов, собиравшихся вокруг клиники.

Всю ночь накануне, погруженная в свои мысли, я не могла уснуть. На самом деле я не хотела, чтобы моя беременность заканчивалась. Как только я вошла в клинику, то услышала плач новорожденных и осознала, что очень скоро точно так же заплачет и мой сын. Мне хотелось остановить время, растянуть его до бесконечности. Было страшно. Я не хотела ни с кем делить моего мальчика, он был целиком моим. Теперь я уже знаю, что это и есть тот самый момент, когда ты впервые ощущаешь себя мамой. А отделившись от сына, я предоставляла его своей собственной жизни.

Через несколько часов родился Карло Юбер Леоне младший — Карло, как его отец, Юбер, как доктор де Ваттвилль, Леоне, как дедушка по отцовской линии, — подарив мне такое невероятное счастье, какое я еще никогда не испытывала, сравнимое лишь с рождением Эдоардо четыре года спустя.

И вот теперь моя сказка, моя самая настоящая сказка, стала реальностью.

ПРИМЕЧАНИЯ

* Витторио Де Сика (1901-1974) – крупнейший итальянский кинорежиссер и актер, автор классических неореалистических лент «Умберто Д.» и «Похитители велосипедов». Один из «крестных отцов» Софи Лорен в кинематографе, снял ее в том числе в фильме «Чочара», за который актриса получила «Оскара».

*«Маменькины сынки» — «I Vitelloni», дословно «телята» — название раннего фильма Федерико Феллини.

* Софи Лорен жила в гражданском браке с продюсером Карло Понти (они заключили официальный брак в Мексике, но в Италии он не был признан). Оформить брак на родине у них не получалось много лет – Понти из-за особенностей итальянского законодательства никак не мог развестись с предыдущей женой. Соответственно, монахини в больнице рассматривали Лорен как женщину, прижившую ребенка во грехе.

* Тацио Нуволари — авто- и мотогонщик, чемпион Европы 1932 года.

1991 год. Софи Лорен получает почетный "Оскар" за достижения всей карьеры из рук Грегори Пека.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Софи Лорен не дала отрезать себе кончик носа

В Советском Союзе 60-х были две главные иностранные красавицы - Софи Лорен и Брижит Бардо. Итальянка и француженка. Брюнетка и блондинка. Ничего общего у них нет, кроме того, что родились они почти одновременно (Бардо - на восемь дней позже). Лорен удалось не уйти из кино с возрастом, провести жизнь с единственным мужем и написать мемуары (читайте далее)